Рукопись этой книги мне передали в разгар жесточайшей "жизни на измор": в неравной борьбе с лишними килограммами я терзала себя диетой. Внутренне ахнув при виде толстенной пачки и украдкой заглянув на одну из страниц, я прочла следующее:
        "Как можно прожить без тайской кухни? Без фаршмака и гефилте фиш? Без дивных утонченных персидских, марокканских кушаний? А грузинский сациви? А итальянские спагетти в чернилах каракатицы?.."
        Стоит ли говорить, что я немедленно испытала приступ не то что раздражения, а настоящей ненависти, едва ли не классовой, - извечной ненависти обделенного к любимцу богов?
        Сжав в зубах очередной сухарик и заварив стакан кипятку листиком специального диетического чая, я приступила к чтению. И обомлела с первых же страниц: сокровища Али-бабы сверкали в глубинах пещеры; освещенный огнями корабль выплывал из мерцающего океана ночи; янтарные и рубиновые блики вспыхивали в тяжелых струях льющегося красноречия; струнные и духовые томно выводили бархатную мелодию любви к самой жизни…И из моей, измученной диетой, груди вырвался затаенно-радостный вздох цеховой зависти, - единственно плодотворной разновидности этого чувства.
        Конечно же, это - не собрание кулинарных рецептов, хотя их здесь больше, чем в любой поваренной книге и преподнесены они с литературным изяществом и некоторой небрежной щедростью. Это не путеводитель по национальным кухням, хотя любой путешественник найдет в ней больше сведений о кулинарных нравах разнообразных стран, чем в специально посвященных этому вопросу трудах. Это не автобиография и не книга воспоминаний, хотя истории и байки из собственной жизни переплетены в ней с множеством обаятельных реминисценций, цитат, исторических происшествий, анекдотов из жизни великих людей, размышлений, идей и выводов.
        Так как же обозначить жанр этой странной, искрящейся радостью, кулинарным вожделением, страстью, грустью и мудрым лукавством, - ни на что не похожей - книги? Я назвала бы его - "гимн жизни". Ибо, когда взыскующая любовь к винам сочетается с подробнейшей страстью к соблюдению ритуалов беседы, застолья, дружбы и любви; когда пристальное внимание к цвету салфеток и положению приборов на скатерти соседствует с восторгом перед величием Атлантического океана; когда, наконец, гастрономические пристрастия покойных друзей перечисляются наряду с эпизодами из боевой биографии итальянского предпринимателя, - что это, как не всеобъемлющий восторг перед самой жизнью, не преклонение перед каждой ее перчинкой, не безоговорочное принятие этого божественного дара?
        Это долгая, обстоятельная, калейдоскопическая, лоскутная книга. Она - как дорога, которая то бежит широким шоссе, то петляет проселками, то убегает в сторону, возвращаясь обманной петлей к предыдущей развилке, являя читателю небольшую, рассказанную походя, новеллу о приблудной собаке.
        Человеку суетящемуся, раздраженному, скупому и амбициозному читать ее не рекомендую - таким людям этой книги не осилить, как не вкусить убогой личности всей полноты жизни.
        Эта книга похожа на огромную шкатулку, над которой трудится до бесконечного совершенства Яков, один из ее героев.
        Ее надо читать смакуя, отрываясь на ужин или деловую встречу, и вновь возвращаясь к ней, как к дружескому застолью. Повторяю - это долгая книга, в ней - как в жизни - всякое случается. Это Ноев Гранд-ковчег, перенаселенный персонажами и персоналиями великого города Иерусалима, и великого города Парижа, и великого города Рима, и прочих великих, и не очень великих, городов; завсегдатаями и хозяевами ресторанчиков и забегаловок, музыкантами, поэтами, художниками и мастеровыми, бывшими террористами, нынешними иезуитами; русскими, евреями, итальянцами, французами, черными пуделями, бескрылыми архангелами и прочей живностью земли и неба.
        И не случайно Игорь Губерман, поначалу имеющий к этой книге отношение скорее иллюстративное, по мере чтения оказывается одним из главных персонажей, причем не только в смысле духовном и, я бы сказала - жизненно основополагающем, но даже и в кулинарном смысле: его знаменитые четверостишия, рассыпанные на каждой странице книги, выполняют функцию то изюминок в пироге, то острой приправы к мясу, - того последнего аккорда, без которого эта симфония "о вкусной и здоровой жизни" не стала бы произведением искусства.

Москва, 2001 г.