У французских полицейских времен Реставрации была в ходу шутка, переводимая приблизительно так: «На каждого месье – свое досье». Ее могли бы с полным правом употреблять их русские коллеги в напряженные и хлопотливые для них первые годы двадцатого столетия.

До академика Бехтерева очередь дошла не скоро. И естественно: тайный советник, только-только что в трехсотлетие царствующего дома названный в юбилейном альбоме «гордостью русской науки», слишком далеко стоял от круга лиц, ежедневно интересующих охранку. Но очередь дошла и до него.

Когда товарищ министра внутренних дел запросил о нем сведения по ведомственным каналам всезнания о любом человеке в империи, первой откликнулась полиция Москвы.

Оказалось, что некий пристав Строев еще «сентября 4-го дня 1911 года» подал московскому градоначальнику рапорт о недопустимом выступлении академика Бехтерева на первом съезде русского союза психиатров и невропатологов. Это вообще был крайне возмутительный съезд. Выступавший одним из первых профессор-психиатр Сербский сказал вдруг, что вряд ли настоящий съезд созван своевременно, ибо всюду нынче и во всем — кромешная ночь, в которой пугливо ходят люди среди свободно рыскающих зверей. Ибо, сказал он, принцип нестеснения царит нынче только в психиатрических больницах, а вокруг — насилие, подавление и гнет. И все же, сказал Сербский, съезд созван вполне своевременно, невзирая на существующую реальность, ибо гнилой пробкой не заткнуть течения жизни и науки. Минуют невзгоды, пройдут эти глупые случаи (два последних слова он сказал по-французски, и аудитория захохотала в голос, ибо замечательный образовался каламбур — фамилия министра народного просвещения) и только ярче возгорится истина. Закончил докладчик молитвой, которую пристав старательно записал:

           Русь ты многострадальная,
           Была ты под гнетом татарским,
           Под произволом боярским и царским...
           Ты, Господи, не дай Руси погибнуть
           От лихих наемников.

Аудитория легкомысленно зарукоплескала, и пристав Строев встал и твердо потребовал у председателя немедленно закрыть собрание, ибо высказаны были суждения недопустимые. Председатель повиновался. В коридоре пристава окружила толпа протестующих, быстро поредевшая, когда он принялся спрашивать фамилии.

Вот только что нехорошо: через день всего съезд собрался опять — только в другом помещении. Благодаря снисхождению и попустительству каких-то влиятельных лиц, к которым эти докторишки имели доступ. Но неусыпный Строев неукоснительно присутствовал и здесь.

Председательствовал академик Бехтерев. Ему вовсе не пришло в голову, что память недавно убитого рукой злоумышленника статс-секретаря Столыпина следует почтить вставанием, и Строев не преминул отметить в своем рапорте, что это обстоятельство как нельзя лучше характеризует настоящий съезд.

После нескольких докладов, носивших, к удовлетворению пристава, «чисто деловой характер», было выступление Бехтерева на тему «О причинах самоубийства и возможной борьбе с ним». Все бы ничего было в этом сугубо научном докладе, если бы не заключительная его часть, которую даже «Русские ведомости», излагавшие содержание речей, благоразумно сократили, придав корректность, которой не было и в помине. Только никому еще не удавалось провести бдительного полицейского пристава, и крамольная эта последняя часть аккуратно оказалась в его рапорте. Приставу и слово — по справедливости:

«Одной из главных причин, влияющих на самоубийство, Бехтерев считает условия, в которые поставлена русская школа, выпускающая измученных неврастеников и толкающая их таким образом на самоубийство, порождая целую эпидемию таковых. Эти условия русской школы он называет мраком ночным, с которым надо бороться. Этот мрак, порождаемый темными силами власти, попирающими лучшие общественные и человеческие идеалы, не должен действовать угнетающе на юношество; нужно приучать его к тому, чтобы оно стойко переносило все невзгоды и не впадало в пессимизм. Надо развивать в юношестве оптимизм, веру и надежду на лучшее будущее. А это «лучшее будущее» в русской действительности должно наступить очень скоро. Кто колеблется, кто тяготится современными условиями русской действительности, тот не должен забывать того, что ненормальные условия порождают светлое будущее».

Звучали эти слова в те годы всем понятно и однозначно, и сомнений ни у кого из слушавшим не возникало ни единого в том, что именно предрекает Бехтерев в самое недалекое время.

В перерыве подтянутый и высокий пристав Строев, сделав предупреждение о новом роспуске съезда, твердо проложил себе путь через толпу восторженной молодежи, окружившей неблагоразумного академика. Глядя сверху вниз, почтительно, но неуклонно пристав обратился с категорической просьбой предоставить ему рукопись доклада на просмотр. На что низкорослый Бехтерев, надменно вздернув дремучую бороду, ответил категорическим отказом, мотивируя свою неотзывчивость единственностью экземпляра, предназначенного для печати. Рапорт пристава градоначальнику дышал благородным негодованием.

Копия этого рапорта лежала сейчас перед товарищем министра внутренних дел, и он неторопливо листал сведения о лезущем не в свои проблемы невропатологе и психиатре.

Как быстро двигались вы по жизни, господин Бехтерев! Профессор — в неполные двадцать семь, академик — в сорок два, кафедра в Военно-медицинской академии, кафедра в Женском медицинском институте, директор клиники, президент знаменитого института, огромная частная практика, сотни трудов, легенды по Петербургу и Москве, известность немыслимая, ярчайшая — слава. Что же вам еще надо? Научные ваши достижения несомненны и великолепны, конечно, только наука ценна сама по себе в спокойные годы. В неспокойные важней лойяльность. А вы? Выступление ваше на съезде — возмутительное. Особенно учитывая громкость вашего голоса, которому так внимают. Следует быть достойным слугой царя и отечества, а не диагностировать державную систему невозмутимо, как посетителя-пациента. А что делается в вашем пресловутом институте?

Донесений об этом было предостаточно, ибо тому уже минуло несколько лет, как по личному распоряжению покойного министра внутренних дел Столыпина, чью память не догадался или не захотел почтить вставанием съезд психиатров, обращено было «серьезное внимание на освещение всего происходящего в Психоневрологическом институте». Распоряжение это было сделано не только вследствие поступавших сигналов, но и оттого, что выяснилась бесполезность запросов по этому поводу самого Бехтерева, поскольку «сведения президента совершенно не отвечают действительности».

Это у него еще давний, казанского времени отличный навык срабатывал: главное — вовремя и готовно предоставить начальству преданный ответ на запрос. В большинстве случаев этого бывало достаточно. Впоследствии только выяснилось: все участники огромной общестуденческой сходки пятикурсники — слушатели Бехтерева — аккуратно были обозначены в его специальной реляции по начальству как сидевшие в это как раз время на лекции по невропатологии. А то ведь выгнали бы, неровен час, жалко — уже пятый курс.

Оттого и выделено было несколько психологов в штатском, дабы осветить жизнь и дух Психоневрологического института. Особенно, естественно, его педагогического состава, ибо на овец заведомо не было никакой надежды, — может быть, хоть пастыри благоразумны?

Увы. Итог многочисленных донесений подведен был лаконичной записью, оказавшейся (ниже выяснится - почему) в особом журнале совета министров империи: «Совет профессоров и преподавателей института, всего в числе свыше 150 человек, отличается совершенно определенным противоправительственным направлением».

Аккуратно подчеркнутые, выделенные для удобства начальственного чтения отдельные строки рапортов и донесений, свидетельствовали с несомненностью, что там, где посев совершается людьми неблагонадежными, там и жатва — соответствующая вполне:

... В чайной института арестована нелегальная библиотека.
... Состоялся политический вечер памяти Льва Толстого.
... Нет ни одной партии, представители которой не свили бы себе гнездо сочувствующих в институте.
... Огромную студенческую сходку разгонял конный наряд, когда появившийся в своей генеральской форме академик Бехтерев потребовал убрать казаков.
... Обыск в одной из лабораторий института закончился арестом лиц, никакого отношения к учащимся не имевших.

И так далее. В обнаруженном несколько позднее в полицейских архивах «Деле академика Бехтерева» многое-множество подобных документов.

А тем временем он сам принял активное участие в деле государственной важности, его лично не касавшемся совершенно. Принял участие и загубил «полезнейшее» мероприятие.