Что может ярко утешительным
нам послужить под старость лет?
Наверно, гордость, что в слабительных
совсем нужды пока что нет.

      Счастливчик! Зависти мученья Я тут не в силах побороть: мне и такого утешенья на старость лет не дал Господь



Бывает – проснешься, как птица,
крылатой пружиной на взводе,
и хочется жить и трудиться;
но к завтраку это проходит

      Да, славно с утра насладиться хоть краткою жаждой полета. А мне вот и ночью не спится, и утром вставать неохота



Свобода, глядя беспристрастно,
тогда лишь делается нужной,
когда внутри меня пространство
обширней камеры наружной.

      Мне трудно глубже мысль сыскать о том, что с нами происходит, и почему свобода знать так мало ценится в народе.



Наших женщин зря пугает слух
про мужских измен неотвратимость:
очень отвращает нас от шлюх
с ними говорить необходимость.

      Мне мила такая невсеядность, эту редкость стоит поощрять. Если бы мне молодость и статность, я б с таким могла … поговорить.



Мы все кишим в одной лохани,
хандру меняя на экстаз;
плывет по морю сытой пьяни
дырявый циниковый таз.

      А Вы в него за парой стопок впаяли несколько заклепок из губермановского сплава неординарного состава.



Везде одинаков Господень посев,
и врут нам о разнице наций;
все люди евреи, и просто не все
нашли в себе смелость признаться.

      Ну кто мог предвидеть, что люди начнут в своих родословных копаться, и храбро потянутся гои в Сохнут в еврейских корнях сознаваться.



Мы всюду на чужбине, и когда
какая ни случится непогода,
удвоена еврейская беда
бедою приютившего народа.

      Нам и вредительство вменили, и это слышать было горестно. Ведь даже те, кто власть не чтили, всегда трудились добросовестно.



Любимым посвятив себя заботам
и выбрав самый лучший из путей,
я брею бороденки анекдотам,
чтоб выдать их за собственных детей

      Такое и меня порой влечет: идею, соль припомнив и украв, взять старый бородатый анекдот и освежить его, зарифмовав. Но это очень трудно, как ни странно. Нужны талант и меткость Губермана.



Миф яркий и свежеприлипчивый
когда утвердится везде,
то красный, сойдя на коричневый,
обяжет нас к желтой звезде.

      Боюсь – мы к такому идем. Поверили в счастье – и здрасьте-ка! Коричневый с красным вдвоем рисуют на лозунгах свастику.



Наездник, не касавшийся коня,
соитие без общего огня,
дождями обойденная листва –
вот ум, когда в нем нету шутовства.

      С этим я согласна на все сто: при уме прекрасно шутовство. Нынче же напасть такого рода: в бедные извилины народа грубо, постоянно, неустанно льются из журнала и с экрана реки непотребного дерьма – шутовства без сердца и ума.



Не прыгай с веком наравне,
будь человеком.
Не то окажешься в говне
Совместно с веком.

      Ах, прыгали – до потолка! Сидели сексот на сексоте. А нынче (надеюсь, пока) сидят не в говне, а в почете.



Вино и время не жалея,
садись не с каждым, кто знаком:
похмелье много тяжелее,
когда гуляли с мудаком.

      Я, видит Бог, отнюдь не выпивоха, но иногда бывал тот яд в крови, и помню, что совсем–совсем не плохо сидеть за рюмкой с умным визави.



Живу сызмальства и доныне
я в убеждении спокойном,
что в мире этом нет святыни,
куска навоза недостойной.

      Не лгите на себя, остыньте, пока поверить не успели. Ведь для которых нет святынь, те уж давно разбогатели.



Конечно, веру не измеришь,
поскольку мера – для материи.
Но лучше веровать, что веришь,
чем быть уверенным в безверии.

      Ох, не тверда привычно я ни в вере, ни в безверии. Уж очень это личная и тонкая материя!



Ум с добротой неразделимо
связует общие черты.
Дурак всегда проходит мимо
разумнoй пользы доброты.

      Я не совсем согласна с этим: я знаю что живут на свете с душою доброю глупцы и очень злые мудрецы.



Евреи даже в светопреставленье,
сдержав поползновение рыдать,
в последнее повисшее мгновенье
успеют еще что-нибудь продать.

      Конечно, среди нас хватает лиц изворотливых и дельных. Но скольких все не замечают бессребреников неподдельных!



Мне часто снится чудный сон,
кидая в дрожь и мистику:
что женских юбочек фасон
опять вернулся к листику.

      Сон был обманчив лишь в одном; от правды сдвиг малюсенький: что стали фиговым листком не юбочки, а трусики.



По крови проникая до корней,
пронизывая воздух небосвода,
неволя растлевает нас сильней,
чем самая беспутная свобода.

      Нас растлевали семь десятков лет, и ныне обретенная свобода, хоть в ней ни толку, ни порядка нет, не виновата в бедствиях народа.



Увы, служители культуры,
сомкнув талантливые очи,
за безопасность и купюры
сдаются много раньше прочих.

      Легко сдаются за купюры и не служители культуры. А правда в том, что те, кто правит, сильнее на культуру давит.



Порядка мы жаждем,
               как формы для теста,
и скоро мясной, мускулистый мессия
для миссии этой заступит на место
и снова, как встарь,
               присмиреет Россия.

      Как в воду глядел куплетист: порядка идет наведение. Миссия не очень плечист, но уж мускулист без сомнения.



Какая цель отсель досель
плестись к одру от колыбели?
И если есть у жизни цель,
то что за цель в наличьи цели?

      Ну и вопрос! Каков замах! Куда Платону и Сократу! Да, Игорь носит на плечах ума еврейскую палату!



Дорога к истине заказана
не понимающим того,
что суть не просто глубже разума,
но вне возможностей его.

      Усилья Спенсера и Канта, интерпретаций фолианты… Всю философию до точки он уложил в четыре строчки.



А жизнь летит, и жить охота,
и слепо мечутся сердца
меж оптимизмом идиота
и пессимизмом мудреца.

      Я не мудрец, я твердо знаю, но пессимизм во мне крепчает, и слабый ум мой говорит: здесь Губерман мне явно льстит, но и надежду подает, что я не полный идиот.



Зыбко, неприкаянно и пусто
чувствуют себя сегодня все:
Дух без исторического чувства –
память о вчерашней колбасе.

      С духом швах. Я это ощущаю, слышу и печаль в себе несу: вспоминает публика в трамвае только по два двадцать колбасу.



Лишь тем дана была недаром
текучка здешней суеты,
кто растопил душевным жаром
хоть каплю вечной мерзлоты.

      Мы часто все душой горим, но избранных прискорбно мало чей жар становится таким, чтобы одним теплее стало, других же чтобы обжигало.



Еврейского характера загадочность
не гений совмещает со злодейством,
а жертвенно-хрустальную порядочность
с таким же неуемным прохиндейством.

      Замечу: гений и злодейство бывает, все же совмещаются. Порядочность же с прохиндейством Всегда лишь порознь встречаются.